Уточнение:
‘’Бренд — это не вещь, продукт, компания или организация. Бренды не существуют в реальном мире —
это ментальные конструкции. Бренд лучше всего описать как сумму всего опыта человека, его восприятие
вещи, продукта, компании или организации. Бренды существуют в виде сознания или конкретных людей,
или общества’’.
James R. Gregory, из книги «Leveraging the Corporate Brand»

Если интересно ( отрывок):

Термин постмодернизм часто употребляется для характеристики литературы конца ХХ века. В переводе с
немецкого постмодернизм означает «то, что следует после модерна». Как это часто случается с «изобретенной»
в ХХ веке приставкой «пост» (постимпрессионизм, постэкспрессионизм), термин постмодернизм указывает
как на противопоставление модерну, так и на его преемственность. Здесь важно подчеркнуть, что уже в
самом понятии постмодернизм отразилась двойственность и амбивалентность породившего его времени.
Неоднозначны, зачастую прямо противоположны и оценки постмодернизма его исследователями и критиками.

Так в трудах некоторых западных исследователей культура постмодернизма получила название «слабо связанной
культуры». Теодор Адорно характеризует ее как культуру, снижающую дееспоспособность человека.
Исайя Берлин – как искривленное древо человечества. По выражению американского писателя Джона Барта,
постмодернизм – это художественная практика, сосущая соки из культуры прошлого, литература истощения.

Литература постмодернизма, с точки зрения Ихаба Хассана (Расчленение Орфея), по сути, является антилитературой,
так как преобразует бурлеск, гротеск, фантастику и иные литературные формы и жанры в антиформы, несущие
в себе заряд насилия, безумия и апокалиптичности и превращающие космос в хаос.

По мнению Ильи Коляжного, характерные особенности российского литературного постмодернизма – «глумливое
отношение к своему прошлому», «стремление дойти в своем доморощенном цинизме и самоуничижении до
крайности, до последнего предела». По словам того же автора, «смысл их (т.е. постмодернистов) творчества
обычно сводится к „приколу" и „стебу", а в качестве литературных приемов-„спецэффектов" ими используются
ненормативная лексика и откровенное описание психопатологий...».

Большинство теоретиков выступают против попыток представить постмодернизм как продукт разложения модернизма.
Постмодернизм и модерн для них – лишь взаимно дополняющие друг друга типы мышления, подобно
мировоззренческому сосуществованию «гармоничного» аполлонического и «разрушительного» дионисийского
началам в эпоху античности, или конфуцианства и даосизма в древнем Китае. Однако на такую плюралистическую,
все примеряющую оценку, по их мнению, способен лишь постмодернизм.
«Постмодернизм налицо там, – пишет Вольфганг Вельш, – где практикуется принципиальный плюрализм языков».

Отзывы об отечественной теории постмодернизма еще более полярны. Одни критики утверждают, что в России
нет ни постмодернистской литературы, ни, тем более, постмодернистской теории и критики. Другие, уверяют,
что Хлебников, Бахтин, Лосев, Лотман и Шкловский – «сами себе Деррида». Что же до литературной практики
русских постмодернистов, то, по мнению последних, русский литературный постмодернизм был не только принят
в свои ряды его западными «отцами», но и опроверг известное положение Доуве Фоккема о том, что
«постмодернизм социологически ограничен главным образом университетской аудиторией». Книги русских
посмодернистов давно стали бестселлерами.
По Тео Д’Ану, произведения постмодернизма, с одной стороны, обладают рекламной привлекательностью предмета
массового потребления, с другой – пародийным переосмыслением более ранних, и преимущественно модернистских
сочинений, иронической трактовкой их сюжетов и приемов.

Многоуровневое письмо постмодернистов – это такой текст, которому подходит «вертикальный и горизонтальный
тип чтения» (термин Р.Барта). Так, например, следование перипетиям путешествия Венички по маршруту
Москва-Петушки (В.Ерофеев, Москва-Петушки) соответствует горизонтальному способу чтения, а прослеживание
взаимоотношений культурных цитат и образования текста – вертикальному.

В постмодернизме сосуществуют еще два понятия – фаллогоцентризм (опирающееся на чисто французскую
теорию Жака Лакана, представляющую фаллос как атрибут целостности, знак власти), и деконструкция этой
теории, нашедшая выражение в так называемом «женском письме». На Западе классическими работами в этом
направлении являются труды Юлии Кристевой (Женщина, всегда разная, 1974), Люси Иригарэй (Зеркало
другого рода / другой женщины, 1974; Этот пол, который не один, 1977), Элен Сиксу (Смех медузы, 1975) и др.
Русскоязычные женщины-писательницы, представляющие разные типы постмодернистской женской прозы,
это – Татьяна Толстая, Нина Габриэлян, Мария Голованиевская, Людмила Улицкая, Виктория Токарева,
Нина Искренко, Валерия Нарбикова и др.

Женское письмо распадается на две составляющие: отрицательную и сентиментально-пародийную.
Автор может или явно репрезентировать свое женское начало (Л.Фоменко, Буйволенок; М.Вишневецкая, Воробьиные утра,
Увидеть дерево; О.Новикова, Женский роман) или, напротив, отказаться от «женской» инициативы повествования
(О.Новикова, Мужской роман; Н.Габриэлян, Хозяин травы). Речь может также зайти о бесполости или андрогинности
героини-расказчицы.
В «женском письме» прослеживается еще одна тенденция –инфантилизация мужчин, или умаление их значимости и сущности.
Например, у Т.Щербины «музчина» выполняет даже роль Музы по отношению к женщине-поэту (...Он, муза,
музчина, свинья...). Рената Летвинова в одном из интервью признается, что "вместо слов мужчины охотно оставила
бы шум дождя".
---------------------------------------------------

Кстати, понравился один из отзывов на эссе :

‘’Конечно и этот вид возник не из ничего.Но по Пруткову:"Человек,как колбаса,чем начинят..."
Представляете.если только этим? ‘’( И.Давыдова)